«Неизвестная война» 1654-1667.Болезни беженцы и религиозный вопрос
В прошлой части нашего рассказа о Тринадцатилетней войне мы затронули тему демографических потерь и, в частности, поговорили военных потерях. Убыль населения связана не только с жестокостью солдат, но зависит и от других факторов, о которых мы и поговорим. Затронем другие последствия русско-польской войны.
Читайте другие статьи серии «Неизвестная война» 1654-1667
«Моровое поветрие» и голод
Несмотря на то, что за основу потерь во время войны 1654-1667 годов были взяты подсчеты Юзефа Можи и жертвы приписывались москалям, все пропускали его утверждение, что «главной причиной демографического упадка были голод и заразные болезни, которые всегда сопровождают войны».
Часто, когда всплывает тема чумы, все равно пытаются виноватыми сделать русских, мол, они эту чуму и принесли. На самом деле, моровое поветрие началось еще до прихода русских войск. Во 50-е в ВКЛ было пять вспышек чумы в 1652, 1654, 1655, 1657 и 1659. В Вильно и Виленском воеводстве болезнь начала распространяться с декабря 1652 и продлилась аж до 1658 года. В Антокале, предместье Вильно, в 1654 году, по свидетельствам очевидцев, дома стояли пустые «брошенные из-за смерти их хозяев от заразы». Также болезнь затронула Жмудзь, Трокское, Минское, Берестейское (Брестское) воеводства. В январе 1658 г. Ян Цедровский отметил в своем дневнике: «На силу уничтожилось поветрие, которое началось 1653 г. в октябре, в это время зверь достаточно поживился телами людей». Про эпидемию в Речицком и Мозырьском поветах писал гетман Януш Радзивилл в письме гетману Янушу Кишке 8 ноября 1653 года.
Посчитать потери от чумы крайне сложно, т.к. сохранились только отрывочные данные. Например, в инвентарях 1661 года подсчитано, что в шкловских имениях вымерло 10.804 взрослых мужчины, что составило около 80% населения. Можно, конечно, скинуть усиление потери от эпидемии на русские войска, но давайте посмотрим на последствия чумы в западной части России, которая как раз летом 1654 года пришла туда из Литвы. В Калуге умерло 70% населения, в Угличе 45,9%, Кашине 26,5%, Туле 70,4%. В самой Москве умерло около 80% городского населения.
Распространению эпидемии способствовал голод, который на ВКЛ начался еще с 1648 года. В своей отписке царю от 9 января 1650 года брянский воевода Мещерский писал:
“Ведамо тебе, государю, учинилось, что в литовской староне хлебной недород и голод большой. Из литовской стороны поляки и черкасы и всяких чинов люди и пашенные мужики от голоду идут в твою государеву сторону одинокие без жон и без детей для тово, чтоб в твоей государеве сторане прокормитца. А иные, накупив хлеба, отвозят в литовскою сторону.”
Уже упомянутый Ян Цедровский в своих дневниках вспоминал:
“Господь Бог допустил в воеводстве Минском, в различных местах и в моем доме огромное количество полевых мышей, так что хлеб, сначала на полях, а потом в копнах, амбарах и гумнах, ужасно портили. За сим попущением Божиим, тотчас наступил голод, который продолжался до уборки хлеба 1657 года, люди ели кошек, собак, всякую падаль, напоследок резали людей и тела их ели, не давали покоя в гробе человеческим трупам; это все я, ничтожный человек, видел собственными глазами”.
В 1665 году уже на освобожденном от московских войск Пинском повете владелец деревни Кузьмичи К. Трацко жаловался на войско Смауэля Оскерки, что из-за частых грабежей войск ВКЛ «крестьяне от голода пухнут». Пинский униатский епископ Мартин Белозор писал, что «поддонные с голоду поумирали, а другие из своих домов, потому что не имели чем себя прокормить, проч разошлись».
Русская администрация пыталась бороться с распространением болезни. Для предотвращения усиления эпидемии на дорогах ставили кордоны, не пускавшие в города посторонних. Когда очередная волна чумы началась в 1657 году в Вильно, царский воевода Шаховский поставил заставы на границе Виленского и Гродненского воеводства, которое моровое поветрие не охватило. Государь в своем указе требовал, «чтоб однолично из Вильны и из иных городов и уездов мимо застав к Менску и к Борисову и к Полоцку и в иные ни в которые наши городы болшими дорогами и малыми стежками никаков человек не проехал, ни прошол и не прокрался никакими обычаи». Правда эта мера вызвала другую проблему: закрытие границ привело к голоду, т.к не было возможности привезти зерно в Вильно на продажу. Торговцы в нарушение царских указов попадали в город, тем самым становясь разносчиками болезни по округе.
Еще одной мерой безопасности было переписывание писем трижды через огонь без личного контакта: один раз на виленской заставе, дважды на дальней борисовской заставе. С посланником запрещалось разговаривать, передавать или забирать у него различные подарки.
Чума в равной степени косила и ратников, и жителей, не разбирая ни национальности, ни вероисповедания. От болезней в неменьшей степени страдали и «московские оккупанты». Во время вспышки 1657 года в Вильно воевода со своими людьми был в городе и так же, как и горожане, подвергался риску, т.к. «в моровое поветрея подьячия все померли». Количество умерших солдат не известно. Но тенденцию можно посмотреть на одном примере беглых солдат из Ошмянского повета, где во время эпидемии в марте 1658 года, из 47 человек, нашли только двоих, а остальные «сказывают де померли, а иные из Вильны не бывали».
Беженцы, полоняники и переселенцы
Война, голод, болезни и грабежи способствовали тому, что люди массово покидали места своего обитания. Начали люди бежать еще с 1648 года, о чем мы упоминали. Но особый размах это приобрело при начале военных действий в 1654 со стороны России и 1656 со стороны Швеции.
На бегство людей со своих мест влияли голод, военные действия, а также грабежи со стороны солдат обеих армий. Бежали как шляхта, так и крестьяне. При том последние могли спокойно спалить и разграбить хозяйское имение. Например, владелец имений Стрежево и Пласкуново жаловался, что его подданные «двор, гумно, хлева… спалив, разграбив зерно разное, тоже прочь в разные места разошлись». Бежали как за границу, так и в соседние поветы и воеводства внутри государства, что усложняет подсчет переселенцев.
Многие бунтовщики, боясь наказаний от армии ВКЛ, отправляли своих жен и детей на Украину, да и сами старались убежать туда. Коховский в своих дневниках пишет, что «крестьяне убегают, деревни пустеют, города нищают, поля не засеяны, останавливается торговля, ремесленники сидят сложивши руки, не имея кому и что делать, упонов падает прибыль, налоги просрочены».
После падения Смоленска в 1654 году, согласно одной из реляций, 1000 человек покинуло город, а «7000 там остались и царю присягнули». Жители западных воеводств, таких как Виленское и Трокское, не так активно принимали присягу и решили покинуть страну. В итоге, в Пруссии оказалось 6000 беженцев из Литвы.
Помимо беженцев были еще те, кто добровольно переселялся в Россию, приняв присягу. Были и те, кого вывели силой – пленники или полоняники. В белорусской публицистике, когда затрагивается тема полоняников во время войны, часто используется тезис, что московиты и казаки «увели в рабство 300 тысяч горожан и крестьян, в том числе практически всех ремесленников». 300 тысяч – не больше не меньше и обязательно в рабство.
Как обычно, на самом деле все было немного не так. Цифра в 300 тысяч взята опять же из книги Сагановича: «В 1655 году патриарх Никон открыто писал про намерение Алексея Михайловича поселить на своих обезлюдевших землях 300.000 пленных белорусов». Но если мы поищем первоисточник, то окажется, что Саганович немного не добросовестно приводил источники. В записках Павла Алеппского «Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века» описывается как в конце 1654 года патриарх Макарий видел, как русские солдаты приводят пленных в Москву, а уже позднее «патриарх Никон сообщил нашему учителю, что царь взял для себя из областей, которые не покорились мирно, 300.000 пленных; всех их забрали в горах и в лесах, чтобы заселить ими большую часть домов в столице и деревни, обезлюдевшие со времени моровой язвы. Так он и сделал».
Как видим, Алеппский говорил о 300.000 пленных как о свершившимся факте, а не о плане. Каким образом за полгода войны русские войска сумели вывести такое количество человек, Алеппский не уточняет. И если это вывели только в первую кампанию, то по итогу за 13 лет одних только «белорусских рабов» получится больше чем «палова насельнiцтва Беларусi». Цифра в 300.000 никакими другими источниками не подкрепляется и очень сложно представить, как такую операцию можно было провернуть за несколько месяцев в XVII веке. У Павла Алеппского в тексте много других гипертрофированных цифр и 300.000 нужно, скорее, рассматривать в смысле «много», но не как точное количество. Например, он указывает, что царь в конце 1654 года «дал ратникам якылма, т.е. отпуск, и распустил из них 80.000», хотя вся армия, которая вошла на территория ВКЛ насчитывала около 70.000, а к концу кампании, с учетом потерь дезертиров и оставленных гарнизонов, солдат осталось меньше.
Часть населения русская власть переселила на территорию России. Массовых переселений невольников из захваченных территорий русское правительство избегало, т.к. к таком случае армия лишалась кормовой базы. В первую очередь, население переселяли из территорий, которые менее лояльно относились к новым властям. Так, в июле 1654 года царь отдал приказ «чтоб Бельского, Дорогбужского и Смоленского уездов Белорусцов односильно не имали, и к Москве и деревни не посылали… И которые Боярские и всяких чинов люди повезут к Москве полоняников мужеского полу и женска, и тех всех полоняников велено на заставах роспрашивать, кто котораго города и уезду, и какой человек, и какия веры, и которые скажуться Мстиславского и иных зарубежных городов литовские Люди, Католичкия Смяцкия веры, и Жиды, и Мурзы и вские некрещенные люди и тех пропущать к Москве…». Переселяя население из ВКЛ, царские власти решали несколько задач: 1) нивелировали потери от эпидемии чумы, тем самым заселяя «белорусцев» в свободные дома; 2) избавлялись от диссидентов на захваченных территориях; 3) экономически ослабевали Литву в случае перехода нелояльных территорий обратно под власть короля.
Помимо крестьян в Москву вывозили ремесленников, т.к. большинство специалистов каменного, золотого и оружейного дел умерло во время чумы. Царь Алексей Михайлович приказывал переселить из присягнувших областей искусных мастеров, наделив их дворами и жалованием: 1656 г. — «мастера Оружейной палаты .. посланы в Шклов и Могилев для набора оружейников и ювелиров», 1657 г. — «…суздалец П. Болотников послан в польские города для набора на службу ремесленников», 1658 г, — «дать… жалованья… мастерам иноземцом, которые взяты к Москве из Вильны из Могилева из Смоленску и из иных городов… ».
Ремесленники попадали в Москву разными способами: некоторые переселенцы с запада приходили добровольно и добровольно оседали на постоянное жительство, часть переселенцев вывозилась по распоряжению Московского государства, а часть была вывезена во время войны частными лицами русскими боярами-военачальниками из владений магнатов и шляхты в свои вотчины. По рассказам обитателей Мещанской слободы плотников Савки Силина из-под Нежина и шкловян Дмитрия и Михея Емельяновых детей Сергеевых из Шклова, они «вышли» к Москве сами «на государево имя» по указу государя в 164 (1655/1656) году. Еще один «мещанин» — столяр полочанин Мартын Иванов — также пришел добровольно служить государю в 172 (1663/1664) году. Плотник Федор Юрьев был взят в плен и вывезен в 163 (1654/55) году из Виленского повета людьми боярина И. Д. Милославского, а Михаил Федоров из Могилевского уезда в 164 (1655/1656) году взят сыном боярским И. И. Килининовым.
Массовый вывоз мастеров «вычерпывал» ремесленников из белорусских земель ВКЛ. Об этом, например, говорит послание 1660 г. витебского воеводы Н.М. Боборыкина российскому самодержцу: «А иконописца, государь, Фетьки… мы тобе, великому государю…не послали, потому что в Витебске в городе иконник Фетька адин человек… и в городе и в слободах церкви божии, а к тем церквам иконы вновь пишет и старые починивает он, Федька». Подобные челобитные посылали воеводы из Шклова, Могилева, Копыси и др.
Новая власть была очень лояльна к местной шляхте и желающие спокойно могли переехать в Речь Посполитую. Но были и те, кто добровольно принял присягу и переселялись в Москву. Так поступил, например, Ежи Храповицкий, о чем написал в своем дневнике в 1669 году его брат, витебский воевода и известный мемуарист, Ян Антоний: «Он [Ежи Храповицкий] сообщает, что ни за что не вернется на родину и останется у царя. Не приведи господь». Остался в московском подданстве и сын смоленского городничего Петр Казимир Пасек, двоюродный брат еще одного известного мемуариста Яна Хризостома Пасека.
Точное количество полоняников и переселенцев посчитать практически невозможно. Сложно провести разницу между невольниками и теми, кто ушел добровольно. Можно только посмотреть по данным нескольких регионов. Так, в мае 1657 г. боярин Б. И. Морозов, владелец сел Павловское, Иславское, Котельниково с деревнями в Московском и Звенигородском уездах, призвал на свои опустошенные эпидемией земли «белорусцев крестьян и ссуду им дал». В 29 селений боярина было переселено 1150 православных из ВКЛ. В одном подмосковном округе, по некоторым данным, находилось более 10.000 белорусских крестьян. В Верейском повете около Москвы из 600 человек дворовых слуг 100 было из ВКЛ. В Мещанской слободе города Москвы, образованной в 1672 году, находилось 487 семей из ВКЛ. Вообще население Москвы на тот момент составляло 10% выходцев из белорусских территорий.
Судьба переселенцев была не самой плохой. Дадим слово уже упомянутому нами Павлу Алеппскому: «Счастье тем, которые сделались пленниками царя! ибо он назначил каждому, даже на малых детей, ежедневно по четыре копейки на содержание, кроме пива, меда и дров, и разместил их в незанятых домах и опустевших деревнях».
Но были ли действия Алексея Михайловича чем-то из ряда вон выходящего для той эпохи? Оказывается, правительство Речи Посполитой вело себя на завоеванных территориях точно также: «Намерением царя было обезлюдить страну врагов и заселить свою, ибо так поступили и ляхи, когда они обманным образом завладели этой областью (Смоленской): произвели в ней опустошения и разорения и перевели большую часть ее жителей в свою страну, которая была пустынна, и ими заселили ее».
Но не всем пленникам везло. Часть вывезенного населения продавали как рабов на невольничьих рынках, в том числе и мусульманским купцам. В первую очередь это касалось «изменников», нарушивших царскую присягу. При этом российские власти пытались с этим бороться, и продажа нехристианам не приветствовалась и запрещалась царскими указами.
Подписание Андрусовского перемирия открыло возможность многим пленникам вернуться на родину. Но были некоторые оговорки, согласно которым в России должны были остаться «пашенные и рабочие около делания земли люди обоего полу», т. е. крестьяне и сельскохозяйственные рабочие, а также «мещане всякие, которые не могут почитатися между служивыми людьми», полонянки «служилого чина», вышедшие замуж за русских людей, и перешедшие в православие евреи.
Из тех, кто получил возможность вернуться, возвращались не все. Кто-то оставался на царской службе, кто-то обзавелся семьей и хозяйством на новом месте. Процесс переселения по разным причинам мог затянуться на несколько месяцев, а то и лет. Как обычно точную цифру тех, кто вернулся посчитать невозможно.
Нехватку крестьян на территории ВКЛ пытались компенсировать путем обратного полона. Так, дворяне и дети боярские Великих Лук жаловались, что осенью-в начале зимы литовская шляхта из Озерищ, Усвят, Полоцка и Витебска отрядами по нескольку десятков человек приезжают и вывозят крестьян из их поместий, сопровождая это всяческими насилиями и грабежами
Конфессиональная политика русских властей. Положение религий после окончания войны
Часто в белорусской публицистике можно встретить утверждение, что Алексей Михайлович издал указ, в котором сформулировал цели своей агрессии так: «Унии не быть, Латинству не быть, Жидам не быть», призывая к уничтожению представителей других конфессий на территории ВКЛ. Исторической науке такой документ не известен, а автором и распространителем данного «указа» является создатель авторской системы самообороны «боевая машина», а по совместительству еще и фольк-историк, Анатолий Тарас.
В реальных царских указах действительно можно встретить выражения типа «костелам не быть», «униатам не быть», «жидом в Белоруссии не быть и жития никакого не имети», вот только вместе эти сочетания не встречались и сами указы были локальными и применялись в конкретном регионе с конкретной целью.
Конфессиональная политика царских властей на захваченных территориях ВКЛ менялась от хода войны и зависела от реальной расстановки сил. Если в Речи Посполитой православные практически не имели политических прав, а их монастыри и церкви закрывались либо превращались в католические и униатские, то новая власть делала с точностью наоборот. Упрочнение православия, по мнению царя, укрепляло позиции новых властей на завоеванных территориях. Политика в отношении конфессий была сформирована в конце 1655 года: «по Березу, кроме Вилны, и Трок, и Гродни, духовенству быть по их прошению, а в ыных городех и в поветах, и в маетностях по Березу быти церквам христианским и кастелам, а по сю сторону Березы их набоженству не быть».
На просьбу витебских мещан при сдаче города в 1654 году продолжать исповедовать католицизм и ходить в костелы, бояре дали ответ «Отказать, костелу не быть, а петь у себя в домех». При этом ксендзов и евангелистов, которые захотели уехать на территорию Польши, велели «отпустить и проводить в целе».
На территории, контролируемой русскими войсками, разрешалась деятельность католического духовенства при наличии соответствующего разрешения и соблюдении лояльности к православию, а в некоторых западных отдаленных регионах костелы могли функционировать и без этих разрешений. При этом православная администрация пыталась всячески осложнить жизнь католическим церквям. Летом 1658 года шляхта Ошмянского повета жаловалась, что полоцкий и витебский епископ Каллист Риторийский костел в Олборочичах в Ошмянском повете велел «запечатать и пения возбранил», ксендзов связал, держал их несколько недель, а потом неведомо куда дел. Епископ, правда, все обвинения опровергал и обвинял ксендзов в деятельности против православной веры, попытке раскола православного населения и шляхты, и настроить это население против царя.
На востоке от Березины, несмотря на запрет и закрытие храмов, католические священнослужители продолжали свою деятельность и находили поддержку местной шляхты. Тот же Каллист жаловался патриарху Никону на то, что католические священнике приехали в Полоцк и Полоцкий уезд и ведут свои проповеди. Как видим, по политическим причинам русскому правительству приходилось считаться с деятельностью католической церкви.
Положение же униатов было хуже: их деятельность запрещалась, а земли конфисковывались. Кто хотел, перекрещивались в православие, а те, кто отказывались были вынуждены уехать в Польшу. В уже упомянутом ответе витебским мещанам на просьбу разрешить униатам продолжать службу в Витебске, бояре написали «Униятом не быть». В июне 1657 году царь издал указ о высылке «униатов всех вон» из Вильны и других городов, но из-за эпидемии чумы данный указ был отложен до апреля 1658 года. Отказавшиеся перекреститься изгонялись из города. В Гродно трое священников после пыток были казнены. Но местная власть, стараясь лавировать между местным населением и царской администрацией, не всегда активно исполняла этот указ. Например, виленский воевода Шаховский тщательно редактировал отписки царю, скрывая факт проживания униатов в Вильно. При этом в «Крестоприводной книге шляхты» указано, что в подданство царю были приняты униаты, а также католическое и униатское духовенство, среди которых было 30 монахинь-бенедиктинок, 2 бернардинца и 1 доминиканец. Так что политика по отношению к унии разнилась от региона к региону.
Особое отношение было к евреям – они пострадали больше всех. Особую ненависть к «жидам» проявляли казаки, которые еще со времен восстания 1648 проводили еврейские погромы в Гомеле и Пинске. С началом войны казаки проявляли наибольшую агрессию к еврейскому населению.
Не испытывали особой любви к евреям не только русские власти, но и сами литвины. Жители Вильно просили царя выгнать евреев из города, на что тот в 1658 году ответил «Жидов из Вильны выслать на житье за город». С подобной просьбой обращались и могилевчане в 1654 году и получили на грамоту с ответом «А Жидом в Могилёве не быть и жития им никакого не имети». Однако евреи в городе продолжали жить. И когда к Могилеву подошли войска Радзивилла, Константин Поклонский вывел всех евреев за город и перебил, включая женщин и детей.
Но не всех евреев постигла подобная участь, некоторые принимали присягу русскому царю и попадали в крестоприводные книги. Например, по городу Вильно и Виленскому повету записаны 46 евреев; по городу Минску и Минскому 21 человек. Такие евреи именовали себя «присяжными жидами». При этом попадание в присяжные не означало принятие православия – некоторые продолжали исповедовать иудаизм.
После окончания войны в ВКЛ резко возросла конфессиональная нетерпимость. В первую очередь это касалось православия, т.к. именно православное население было опорой царской власти на захваченный литовских землях. Несмотря на трехкратный перевес православных приходов над униатским, положение первых становилось очень тяжелым. Униаты часто занимали православные святыни. Отказ от перехода в унию мог накладываться штрафами, как, например, универсал полоцкого воеводы Михаила Слушки в 1686 году наказывал штрафом в 1000 коп за отказ в переход в униатство жителей Езерницкой волости. А универсал витебского воеводы Храповницкого угрожал лишить Витебск Магдебургского права, если жители не будут посещать униатских церквей.
Судебные инстанции в спорных ситуациях между двумя конфессиями чаще занимали сторону униатов независимо от качества их аргументов. По закону 1673 года некатолики не могли получить «шляхетскую годнасць». А в 1676 году на Сейме запретили поездки за границу Речи Посполитой духовных и светских лиц православной веры под страхом смертной казни и конфискации имущества. Также заставляли православные братства подчиняться местным епископам и ограничивали контакты с константинопольским патриархом. Своеобразным ударом по «русской вере» стало принятие постановления конфедеративного сейма от 29 августа 1696 года, по которому государственные документы должны писаться на польском и латинском языках, таким образом фактически запрещался «старобелорусский» (он же «западнорусский») язык в белорусском, по мнению белорусской оппозиции, государстве ВКЛ.
В похожей ситуации оказались и протестанты, которые во время войны поддержали шведов. Не только православные, но и кальвинисты, лютеране начинают исключаться из политической жизни. В результате контрреформации из 260 протестантских приходов в 1696 осталось 46.
Итоги
Надеемся, своими публикациями мы приподняли завесу неизвестности над «Неизвестной войной 1654-1667 годов». Какие же выводы мы можем вынести в конце?
У любой войны есть причины. Как говорили ранее, Тринадцатилетняя война явилась следствием глубокого политического кризиса в Речи Посполитой. Народное восстание, при подавлении которого власти Речи Посполитой вели себя на своей же территории хуже захватчиков, переросло в полномасштабную войну, в которой поучаствовали практически все соседи. Вмешательство Русского государства было вызвано, с одной стороны, неумелой политикой властей Речи Посполитой, а со второй, интересами самой России: старыми неразрешенными противоречиями, такими как «Смоленский вопрос», а также растущими аппетитами Российской державы. А желание «защитить православных» лишь стало хорошим поводом для удовлетворения своих амбиций.
Что же касается геноцида, то, естественно, его не было. На первом этапе войны российские войска, в основной своей массе, не учиняли репрессий против населения и быстро захватывали территории. И только после того, как шляхта и часть городов стали нарушать данные ими клятвы верности и начали переходить на сторону короны, действия русских войск стали более жесткими.
Сколько же на самом деле потеряло ВКЛ в этой войне неизвестно – у историков нет окончательного ответа на этот вопрос. Население ВКЛ сокращалось еще и до прихода русских армий. Основными причинами стали голод и чума. Все это усугубилось политическим кризисом, начавшимся в 1648 году и приведшим к народным восстаниям и войнам, которые лишь усилили основные причины. Народ, не умерший от болезней, на фоне многолетней войны старался покинуть обжитые места и переселиться в более безопасные. Отток людей из сельской местности не только усилил голод, но и ударил по экономике. Прав был Юзеф Можи, говоря: «Потеря населения была вызвана главным образом не непосредственно военными действиями: во время их жгли и уничтожали целые деревни, но люди не умирали. Сокращение населения был вызван в основном второстепенными причинами: голодом, заразными болезнями, бегством за границу государства».
Своей серией публикаций мы хотели развеять часть мифов, которыми пытаются сеять вражду между белорусским, украинским и русским народами. Как видим, тема демографических потерь в войне 1654-1667 годов крайне сложна. И сейчас, события, произошедшие более чем триста лет назад, берутся на вооружение в идеологической войне против России. Действительная трагедия многих народов изменяется и превращается в пропагандистского монстра, имеющего мало общего с реальной историей. Цель данной пропаганды — через ложь в прошлом сконструировать врага нынешнего.
Список исчтоников в первой части серии «Неизвестная война» 1654-1667.
